Американское общество в начале 50-х годов было взволновано поступком одного провинциального доктора. Уколом шприца, из чувства жалости, он прекратил жизнь своей безнадежно больной пациентки.
Нашлись защитники его поступка; они не хотели учитывать возможности логического развития в мире такой неограниченной — и желающей быть непогрешимой — человеческой жалости. Идея милосердия, и тем более ее чувство, представляются некоторым людям чем-то стоящим выше всех законов Божьих и человеческих. Но истина в том, что все — и милосердие тоже — следует понимать в истинном духе и разуме. Если сегодня мы узаконим искусственное лишение жизни так называемых… «безнадежно-больных», хотя бы за час до их предполагаемого последнего вздоха, то завтра такое человеколюбие пришло бы к выводу о необходимости искусственно кончать жизнь больных за неделю до их возможной смерти.
Если бы доктор только отказался искусственно поддерживать жизнь умирающей пациентки — это могло бы быть актом человеколюбия… Но он решил — «из милосердия» насильственно ускорить ее смерть… Этот путь ему не был дан ни как врачу, ни как человеку.
Что есть грех? В чем — грех? Грех — это своевольный переход человеком черты, свыше ему определенной, выход за круг Закона, ему данного.
Медицине очерчен круг ее служения: помощь людям, во врачевании их болезней, в их исцелении, а также в утолении и облегчении человеческих страданий.
Дело Сандерса и недавний Льежский процесс родителей, умертвивших с помощью доктора своего деформированного (безрукого) ребенка, открывают проблему появления в мире и нужности человеческой жизни как таковой. К нужности создаваемой человеческой жизни в мире, к ее смыслу нельзя относиться ни поверхностно, ни утилитарно. То, что иному человеку кажется «ненужным», может быть, на самом деле очень нужно и необходимо человечеству, в его целом. Нужно делу Божьему в мире.
Каков смысл самого факта рождения и пребывания в мире дефективности человеческой и какова же настоящая гуманность в ее отношении?
С точки зрения религиозной, жизнь человека имеет не только глубокий смысл, но и великую цель; вот о чем не нужно забывать, особенно при испытаниях. Жизнь есть, во-первых, выявитель реальности духовной в мире, т. е. силы Божьей и отпадения человека от Божьей Гармонии, впадения его в грех, в дисгармонию, о чем ясно говорит библейское и евангельское откровение. И раскрытие смысла жизни есть указание людям, что им надо делать пред этой дефективностью, как своей, так и ближнего. Практическая транспозиция смысла жизни есть, несомненно, милосердие ко всему слабому, помощь всему дефективному и восполнение всего убогого. Тут дело совсем не в схоластических рассуждениях: «кто виноват» в рождении дефективного или слепорожденного, подобного евангельскому. Все дети этого мира, в сущности, являются «дефективными» в том смысле, что все рождаются с семенем болезней и несут в себе смерть. В этом смысл ответа Христова на вопрос о том, кто виновен в рождении слепого (Ин. 9, 2-3). Разница между «дефективностью» тех или других людей, в сущности, только количественная, с точки зрения высшей истины и полноты жизни. И все нуждаются в милости Божией и — отраженной — человеческой.
Я никогда не забуду своего посещения в 30-е годы в Германии этого городка для дефективных людей и детей.
Каждое здание там носило библейское наименование… Помню, меня ввели в чистую, уютную комнату, где на белоснежной кровати лежало существо, которое не решишься назвать ребенком. Это был ребенок, но очень деформированный; быть может, мать, когда его носила, что-то делала такое, что отнимает благодать от человека; может быть, пила или прибегала к каким-либо пилюлям, чтобы освободиться от своего материнства… Во всяком случае, всегда знаком какого-то отсутствия любви в мире является плод, требующий от нас, людей, в мире особой любви…
Я видел там специальный, и как бы светящийся любовью, уход за этим уродцем; а в нем, в уродце, жила и светилась бессмертная человеческая душа — душа, которая, может быть, была гораздо выше и драгоценней перед Богом многих обществом прославленных душ в этом городе, в этой стране… Это была душа, распятая в своем теле, по образу Христову, и бессмертная душа эта, живая в бесформенном теле, почти без тела, была окружена особой заботой и любовью во Христе. Над кроваткой этого младенца, жертвы грехов нашего мира, висела дощечка с трогательной надписью: «И меня любит Бог». И тут это не звучало риторикой. Сделали эти слова истиной люди, познавшие Божью любовь. Они несли этому существу не только свою любовь, но и Божью. И это был единственно возможный, безусловно верный ответ человечества на все страдания и на все уродства мира: нести любовь…
Всякое обострение в мире зла, уродства, страдания есть, в сущности, благовест, небесный зов к усилению в людях, умножению и углублению любви.
Несчастная льежская мать этого не поняла. Никто не может бросить в нее камень. Она не знала, она не верила, что на нее была возложена высочайшая и святейшая задача: быть матерью такого ребенка… И оттого она убила беззащитное, ей доверенное существо… Конечно, ей были даны силы для ее материнского подвига, но свобода ее духа оставалась нерушимой, и она воспользовалась ею не для того, чтобы принять волю Божию, крест свой, а для того, чтобы не принять Божьей воли и сбросить с себя свой крест.
Трагическая истина, связанная с проблемой доктора Сандерса и льежской матери, в том, что все мы, люди, живем на этой земле временно. И, с точки зрения материалистической, все безнадежны! А рассуждая религиозно, мы все дефективны. «Канон» нормального человека — только Христос. И в нас во всех этот образ распят. Мы все «уродцы»! Если не физические, то — гораздо хуже — нравственные…
И человек всегда свободен этот свет принять или не принять… От того так светло переносят одни люди свои даже большие страдания, а другие не могут вытерпеть и самых малых трудностей. Не мерой принимает человек Духа. И чем больше у него сознания воли Отца и приятия ее, тем более понимания того, что Исаак Сирин назвал «пламенем вещей».
А вне этого высшего сознания нет у человека критерия ни для различения добра и зла, ни для видения истины.
Епископ Иоанн (Шаховский).
(20)