Как субботу перед Пасхой провели – я толком не помню. Я много чего не запомнила, поймите мое тогдашнее состояние – мне вообще была жизнь безразлична, это сейчас я пишу, вспоминая – жизнерадостно, тогда было совсем другое.. Помню, что вечером нас отпустили с послушания где-то в шесть часов вечера, потому что нам предстояла бессонная ночь, хоть и праздничная.
Только я забралась в свое гнездо и хотела действительно уснуть – мы же встаем рано, полежать все равно хотелось. И тут – звонок по моему сотовому. Я, честно говоря, даже испугалась – тут разговаривать практически нельзя, а тут звонок, да один раз, да другой!
Звонил зять со Слюдянки. Я только сейчас сообразила, что разница по времени пять часов, это они уже Пасху встречали, а я еще только готовилась к встрече. И даже как-то неудобно еще было на его: «Христос Воскресе» заранее – для меня – отвечать. Но ответила, конечно. Шепотом. Сережка, как всегда, повез мою сестру с сыном на праздник, а сам, как обычно, не заходил в храм, ждал в машине на улице, вот и решил меня поздравить – я по телефону бой колоколов у них слышала.
Так вот, немного полежав, к двенадцати пошли на праздничную службу. Был крестный ход вокруг храмов, — народу!!!! А колокола били все – всех трех храмов, а, может, и больше. Мы потом узнали, что здесь еще есть храмы. Я никогда такого не слышала и не видела! Потом, когда по ходу службы начали священники и диаконы ходить по храму и поздравлять нас: «Христос Воскресе!» — это было что-то! Их было много, священников, я уже говорила, и они – священник и диакон по двое – и с двух сторон храма шли по кругу, а соединялись в середине, где, чтобы их пропустить, расходился народ. Потом – следующие две пары, потом следующие! Особенно умилительно было слышать голоса детей, приехавших на праздник группой, как старательно и громко они отвечали: «Воистину Воскресе!» Какое это было чудо! Я не могу сейчас, когда до Пасхи так далеко и – соответственно – настроение совсем другое – все это как следует описать – не умею, простите. Мы причастились. Праздник был полный – и для души, и для тела.
А утром я проводила своих девчонок на автобус – они разъезжались кто куда. Маша – ехала в Москву в аэропорт и домой, а Вера – искать квартиру, на покупку которой она здесь взяла благословение у местного знаменитого, говорят, прозорливого, старца – отца Илии. Она это сделала так быстро тогда, еще до Пасхи, что я не успела сориентироваться и сообразить – что же мне нужно спросить – и не подошла. Да и народу к нему уж очень много было, а надо было на послушание срочно идти – опаздывать нельзя…Короче, я не решилась.
Перед отъездом мы еще немного походили с девчонками – фотографировались. Я еще и в храме убирала в этот день, но в какой момент – не помню. Помощников в этот день было много, и мы быстро управились.
Посадила их я на автобус, а сама пошла очередь занимать в трапезную, я еще там не работала и даже не подозревала, что я там буду. Я не долго стояла одна. В очереди кто-то заговорил об источниках, что уже вода от берегов отошла и можно попробовать пройти к местным купальням. Стоящая рядом со мной красивая молодая девушка – Лариса – предложила съездить в Шамордино на источник Казанской иконы Божией Матери. Я согласилась. Нас услышала еще одна женщина, Елизавета, по-моему — тоже загорелась, Лариса согласилась взять и ее. У Ларисы оказалась своя машина.
После обеда мы пошли на стоянку, что была прямо перед воротами монастыря. Машина была старенькая, голубой Жигуленок. Мы сели, огляделись. Маленькие иконки на приборной доске – и вообще обстановка рабочая, путешествующая, если можно так сказать. Пока Лариса выезжала на дорогу, мы вроде начали болтать. Но Лариса спокойно объяснила, что, раз едем на святой источник, за исцелением, то и надо просить помощи у Господа, у Богородицы – надо молиться. Естественно, в такой день мы стали петь только пасхальный тропарь: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ…!» и пели всю дорогу, а я все равно думала, что едем по той, может быть, дороге, где ходил сам отец Амвросий в это Шамордино – там он создал женский монастырь и был пастырем у монашек, и там же и умер.
Какой красивый монастырь нам открылся, когда мы стали подъезжать!
Здания были красного кирпича, и собор весь какой-то резной, что ли. Это была Церковь Казанской иконы Божией Матери
и была тоже очень большая, и снаружи, и очень свободная внутри. Мы походили, прикладываясь к местным иконам. Они в основном были в вышитых бисером руками монахинь ризах. Потом я, как всегда, и здесь заказала сорокоуст, Лариса – тоже. Она недавно похоронила и мужа, и родителей.. Осталась вдвоем с дочерью. Но она была не очень у нее верующей, не ездила вместе с матерью.
По территории прошли до спуска к источнику. Все здесь дышало древностью, даже несмотря на то, что монастырь после богоборческих времен почти полностью восстанавливали. В той келье, где умер отец Амвросий, был гараж, где стояли трактора. Мы видели потом фотографию. Да что там говорить – и сами можете представить. Сейчас здесь было все: и трапезная, и больница, и воскресная школа, и богодельня даже, где лечились и жили старенькие и больные монахини.
Спуск к реке был довольно крутой –
подниматься потом было тяжеловато, мы отдыхали, осматривая окрестности. Спустились до купальни, народу никого не было, зашли, закрылись.
Я собиралась окунаться первый раз, боялась и не знала – как. Было довольно холодно, мы ходили в пальто. Вода же была – плюс четыре.
Я решила делать все, как будет делать наша опытная проводница Лариса. Елизавета сказала, что у нее горло болит и что окунаться она из-за этого не будет – боится. Я думаю, что, если бы она окунулась хоть один раз, то выздоровела бы. Но она не слушала нас – не буду! Ну и ладно, как хочешь. Она действительно потом разболелась больше, голос пропал.
Мы разделись совсем. Рубашек ни у кого не было. Начали петь молитву Богородице. К сожалению, я не смогла вспомнить наш тропарь, если бы мне подсказали хотя бы первые слова – и я бы вспомнила, но они его не знали. Стали петь просто: «Богородица Дево, радуйся!..» Лариса – быстро в воду – и три раза! – окунулась. Елизавета осторожно помочила лицо и руки. Пошла я. И сейчас вспомнить – и то холодно. Вода просто обожгла своим холодом. Дух перехватило, но я все-таки дошла по лестнице до глубины, развернулась лицом и раз-раз-раз без всякого осенения себя крестом – дух захватывало – окунулась. Вышла. Лариса одобрительно посмотрела на меня и – пошла второй раз! Опять три раза. Вышла. Я решила, что надо хоть крест на себя накладывать, а то толку, наверно, не будет. Стуча зубами, старательно осеняла себя крестом и тоже три раза окунулась. Елизавета опять помочила только лицо. Лариса сказала, что я не глубоко окуналась — макушка видна – а надо целиком. Сказала: пойте! И сама, запев молитву, пошла третий раз. Окунулась опять три раза. Я храбро, вслед за ней пошла третий раз и окуналась более старательно – уже и вода как-то не обжигала, что ли.
Стояли потом, пели еще, дрожали. Но коже почему-то стало тепло. Потом и внутри стало жарко. Мы, не вытираясь – не положено! – начали одеваться, натягивая одежду прямо на мокрое тело. Вышли, за нами оказалась очередь, но они терпеливо ждали. Мы обменялись пасхальными приветствиями и стали подниматься наверх. Перед воротами монастыря я взяла себе бутылку березового сока – на дворе же стояла весна!
Мы еще на вечернюю службу успели, потом на ужин.
Так прошел этот день и я опять была не одна.
(30)