Мы вернулись из Давыдово.
Хочется, как всегда, сказать сразу много всего.Тем более, что дивный писатель и руководитель литературного кружка Виктор Гаврилович Кротов не дремал и всеми силами тормошил лагерное население, собирая со всех богатый урожай афоризмов, стихов, рассказов и сказок, которые только успевай записывать.
Но в первую очередь почему- то рвалась сказка. Пришлось выпускать.
Сказка про Счастье в селе Давыдово.
<Виктору Кротову, открывателю вулканов творческой энергии, и всем родителям и детям лагеря в селе Давыдово.
В одном очень большом городе жило — было Счастье. Жило оно бесприютно, моталось то там, то сям, и нигде не могло задержаться. Как- то выдался у него совсем уж тяжкий период в жизни: оно долго парилось в кортеже с мигалками, потом кисло в ужасно дорогом ресторане, пыталось забыться в шумной вечеринке- и отвсюду его гнали сытые и самодовольные Богатство и Тщеславие. Оно немного утешилось тем, что поплескалось в фонтане, вдоволь налеталось на тополином пухе, обрызгало все бульвары пахучим липовым цветом и старательно нарисовало огромную, на всю тучу, радугу над городом после летнего дождика. Но , кроме детей, никто в городе не поднял голову, чтобы полюбоваться на его творчество, а детей летом в городе так мало…Все кругом скучно ворчали про дождь, аллергию, госметеоцентр… И Счастье окончательно заблудилось.
Когда в счастье не верят, оно становится таким маленьким, беспомощным, одиноким…С горя оно приткнулось на сиденье какой- то машины, которая уезжала из города по Ярославской дороге, и, измученное, уснуло под шелест шин и свист ветра за окном Оно проснулось под вечер. Машина уже давно стояла у небольшого лагеря из вагончиков. Пахло скошенной травой, визжали стрижи, а над горкой царил лёгкий и надёжный, как фок-мачта на паруснике, древний храм. Покряхтывая, Счастье вылезло из машины. Грязь после дождя сыто чвокала кругом, жирная, липкая и чёрная. Было холодно. Заметив костёр, вокруг которого сидели люди, Счастье осторожно подошло поближе. Люди сидели у огня, на первый взгяд, не шибко весёлые. И дети были с ними разные.
Счастье видело и странных детей. С досады, что и здесь оно не у места, Счастье, нащупав в кармашке остатки краски, хотело было швырнуть её в лужу, чтобы посмотреть на радужные круги от бензина, но промахнулось и попало в уплывавшее вечернее облако. По облаку неясным пятном растянулась неправильной формы радуга.
— Смотрите, какая радуга! — вдруг воскликнуло стразу несколько голосов.
— Какая красота! Вот это счастье! — Услышав своё имя, Счастье вздрогнуло от неожиданности. Оно так отвыкло от того, что его называют, что забыло раствориться, и сидевшие возле костра его заметили. Ему тут же, не спрашивая, что оно есть и откуда, налили горячего чаю, посадили поближе к огню и протянули ломоть поджаренного на костре хлеба. Мальчик Даник галантно угостил его кофеткой, а Георгий сразу вычислил, когда у него День Рождения.
Оказалось, что Счастье довольно древнее, но у костра это мало кого удивляло. Счастье согрелось, огляделось, а когда запели песни, совсем простые, детские, оно вдруг почувствовало прилив сил, потому что люди у костра почему- то совсем не ругали детей, ни своих, ни чужих, а дети бегали и играли, и все на них радовались, хотя, редко- редко, но кто-то поминал про комаров и какие- то последние чистые штаны. Последнее, что запомнило сквозь сон Счастье в тот вечер, было, как чьи- то добрые руки бережно перенесли его в тёплый вагончик, и оно блаженно свернулось калачиком в ногах у спящего ребёнка.
Утром ему ужасно не хотелось вылезать из постели. Вода в умывальнике показалась особенно холодной и мокрой, но дорога в горку почему- то встряхнула, а в храме так ясно и звонко слышались голоса, читающие бодрые утренние молитвы, что сразу захотелось сделать что- то хорошее. Простой завтрак подкрепил силы, и, оглядевшись и прислушавшись Счастье решило пойти с мальчишками и несколькими взрослыми на какую- то ферму. Чуть не потеряв в грязи по дороге сапог, Счастье умилилось, глядя на двух пасущихся рыжих лошадей и серого пони, которого почти не видно было в кружевных зонтиках морковника. На звук детских голосов пони тоненько и радостно заржал, и один мальчик, разломив сухарь, сунул половину в бархатные губы маленькой лошадки.
—Я смог! Я первый раз в жизни сам угостил лошадь! Я не боюсь! — вдруг воскликнул мальчик, когда пони, благодарно кивая, схрупал угощение.
— Какое счастье! Ты молодец! — серьёзно и радостно ответила мальчику мама.
От радости, что его с утра пораньше опять назвали, Счастье подпрыгнуло, и, не заметив, наступило на выпавший из его кармашка тюбик синей краски. По лугу тут же брызнули колокольчики и полевые герани.
А мальчишки тем временем вывозили на тачке навоз из конюшни, и навоз помогал грузить странный мальчик с лицом принца, он сначала не хотел, кричал и подпрыгивал, и даже чуть не убежал, но потом всё- таки смог взять вилы и сначала с помощью, а потом и сам грузить и навоз, и грязную траву.
А потом все вместе почистили пони, который оказался кобылкой, Депешей, и все мальчишки под руководством тренера по очереди ездили верхом.
И когда маме странного мальчика рассказали, как он работал и ездил со всеми вместе, мама так обрадовалась:
— Не может быть! Какое счастье!
А мальчик тем временем за обедом уписывал суп, который сроду не ел, и мама смотрела кругом счастливыми глазами.
Так Счастье и прижилось в лагере. Оно загорело и окрепло, и успевало теперь повсюду: его видели с детьми, которые занимались с тремя большими, очень добрыми, белыми собаками, замечали верхом на рыжей лошади, то на Майке, то на Ириске. Иногда Счастье пряталось в конце поленницы, которую по цепочке передавали дети в лагере, со всеми вместе оно старательно морщило лоб и, хихикая, писало афоризмы на литературной студии и умудрялось вставить автопортреты в то, что получалось на рукодельном кружке.
Иногда оно, правда, пыталось проявить характер и могло протарахтеть над лагерем кружок- другой на капризной туче, но это, всё- таки, скорее для того, чтобы его заметили и лишний раз воскликнули : «Наконец-то небо голубое показалось, вот счастье-то!»( Хотя, счастье говорило, что в такие дни у него просто кончались краски для заката).
А больше всего в лагере Счастье любило два места: храм и костёр по вечерам.
В Храме оно не всё понимало, настолько там было выше, глубже, торжественнее…Но он знало, что самое главное- там, где даже полевые цветы становятся другими, потому что они приходят к Тому, Кто их создал.
А у костра оно было просто собой. Потому что о нём пели и говорили. И Ему было хорошо. И ещё оно видело, как меняются и дети, и их родители: разглаживались угрюмые складки в уголках рта, всё больше было улыбок и смеха, всё меньше- недовольства и неприятия. Дети учились общаться друг с другом, взрослые у детей — видеть по- другому этот мир.
И всё чаще своим тёплым дыханием согревала сердца редкая по нынешним временам гостья, сестра Счастья — Любовь, и заглядывала к ним на огонёк тихая Мудрость.
Но даже Мудрость не могла объяснить Счастью, почему же всё- таки именно здесь, в этом травяном краю, где так всё неустроено и непонятно, так близко к земле и так высоко небо, здесь, где столько больных детей и должно быть столько же страдания и боли, где нет привычных и необходимых вещей, где есть всё, чтобы ссориться и быть недовольным- именно здесь так часто и радостно произносят его имя.
Только Любовь сияла глазами и улыбалась.
Таня Любимова http://www.odigon.ru/forum/viewtopic.php?p=24855
(238)